Согласно приказу 227, меня приговорили к высшей мере

Меня приговорили к высшей мере, согласно приказу Сталина №227 "Ни шагу назад"

Я даже сам не знаю, как это произошло. Мы шли по дороге. Ночь, темнота, грязь и вдруг раздались выстрелы и кто-то закричал: "Немцы!".

Как бежал, куда бежал, когда потерял оружие, даже не помнил. Потом, уже много лет спустя, читая книгу А. Бека "Волоколамское шоссе", узнал, что подобное состояние они называли: "Удар по психике".

А потом меня задержали бойцы заградотряда, и я предстал перед трибуналом. Так я стал дезертиром. Немцы рвались к Сталинграду, и наказание за бегство с поля боя, и потерю оружия было одно - расстрел.

Я стоял и воспринимал все происходящее как во сне. Как такое могло случиться? Я никогда не считал себя трусом. И вот, едва услышав крик: "Немцы!", я побежал. На фронте я не сделал еще ни одного выстрела, не видел ни одного живого немцы, а уже нарушил присягу и стал преступником.

Мне не верилось, что это происходит со мной. Это кто-то другой бросил оружие и бежал с поля боя, а капитан, зачитав дело, спросил меня лишь об одном, признаю ли я себя виновным.

Я смог прошептать лишь одно: "Да, признаю".

Секретарша что-то печатала на машинке, а потом капитан зачитал приговор. В нем говорилось, что меня, Алексея Шевченко, жителя села Александровка, за трусость и дезертирство, трибунал приговаривает к высшей мере наказания, расстрелу, перед строем своей части.

Я выслушал приговор внимательно и произнес: "Да, все правильно. Так и должно быть". Услышав мои слова, капитан удивленно взглянул на меня. Он видимо ждал всего, что угодно: слезы, мольбы о пощаде, о смене наказания, но только не это.

А потом он отдал запечатанный конверт двум моим конвоирам, которые должны были сопроводить меня до моей части, где, согласно решению трибунала, приговор должен быть приведен в исполнение.

Меня вели по улице поселка, и я боялся, что меня кто-нибудь узнает, и будет тыкать пальцем и говорить: "Это же Алексей Шевченко. Он оказывается трус и дезертир". Я представил, что об этом станет известно моему отцу и маме, а они скажут: "Нет, у нас нет, и не было никогда сына". Сейчас думал лишь об одном - я опозорил свою семью.

Конечно, мой дом был далеко от этого места, но мне казалось, что меня все знают и шепчут за моей спиной: "Смотрите, это ведут того, кто бросил боевых товарищей на поле боя, спасая свою шкуру".

Мы вышли из поселка и двинулись по дороге. Навстречу ехали машины, запряженные телеги, а к фронту шли бойцы. Я тоже шел на фронт, только под конвоем.

Мне хотелось, чтобы все закончилось как можно быстрее, и я невольно ускорил шаг.

-Не торопись, тебе сейчас спешить некуда. - произнес один из конвоиров.

Это был высокий, крепкий, светловолосый парень, которого я окрестил "сибиряком". Второй, невысокий и смуглый, был, скорее всего, родом с Казахстана. Мы свернули с трассы, и пошли по полевой дороге, идущей через лес. Было начало сентября, хлеба уже созрели и стояли золотистой стеной, но некому было сейчас убирать поля.

Пройдя через лес, мы двинулись вдоль поля, как вдруг раздалось:

-Хенде Хох.

Из зарослей хлеба, как из-под земли выскочили пять немцев. Они видели, что двое вооруженных солдат ведут под конвоем третьего. Видимо, это была немецкая разведка, и им был нужен "язык".

Казах, который все время держал автомат наизготовку, дал по немцам очередь, даже не снимая его с плеча. Я увидел, как один из немцев начал заваливаться. Тут же в ответ затрещали автоматные выстрелы и мой конвойный, застонав, упал. Я одним прыжком подскочил к нему и, схватив автомат, открыл по немецким разведчикам огонь.

Я нажимал на спусковой крючок, пока не услышал, как клацнул затвор. На дороге лежали четверо немцев, а один куда-то исчез.

Рядом со мной, в двух шагах, лежал второй красноармеец.

Я подошел к нему.

-Ну, все, пошли дальше.

Но он лишь стонал. Автоматная очередь прошла ему по ногам. Я видел, что он не сможет идти. Тогда я забрал у него пакет со своим приговором, повесил оба автомата на одно плечо, а раненого, словно куль с мешком, взвалил на другое.

Я до сих пор не могу понять, как смог донести автоматы и раненого до поселка. Пот заливал мне глаза, но мне не хотелось бросать автоматы. Я помню, как мы радовались, когда несколько автоматов досталось нашему взводу.

Я шел и думал: " Где же наши. Ведь должны они были слышать наши выстрелы и уже прийти на помощь". Как в тумане, а дошел до окраины поселка и увидел знакомого солдата. Он с удивлением смотрел на нас, а я только смог прохрипеть:

-Где капитан? Позови его.

-Здесь он, в хате.

Я двинулся дальше и увидел, как капитан вышел на крыльцо.

-Это что такое?

Я осторожно снял раненого с плеча.

-Немцы, товарищ капитан. Пятеро. Один из наших погиб.

Потом достал из кармана пакет с приговором, протянул его капитану и продолжил.

-Красноармеец Шевченко прибыл на расстрел.

-Два отделения, из взвода охраны, быстро за мной! - крикнул капитан.- А этого под замок.

Вскоре на подводе привезли убитых немцев и бойца. Капитан о чем-то поговорил с раненым сибиряком, потом быстро зашел в дом, где мне зачитывали приговор. Через час вызвали меня.

Мне вновь зачитали приговор, в котором говорилось, что меня за трусость и дезертирство приговаривают к высшей мере, но ввиду вновь открывшихся обстоятельств, изменяют приговор и назначают мне наказание в виде восьми лет лагерей, которые заменяются тремя месяцами штрафной роты.

(Из воспоминаний кавалера двух орденов "Славы", Шевченко А.А)